Опубликовано пользователем сайта
Говорят, что… Vacilek 158 10 сентября 2020, 12:47 
В то время как решается судьба миллионов белорусов, медиаменеджер, главный редактор проекта «Сноб» Ксения Чудинова написала на своей странице в Facebook вот такой вот пост.
«Главная героиня сегодняшнего интервью Лукашенко российским СМИ — конечно, Маргарита Симоньян.
Я вообще не могла оторваться от картинки. По-моему, это была какая-то удивительная в свой наглости мизансцена, которая оставила после себя в большей степени флёр восхищения от Симоньян, чем размышления, кто же такой Лукашенко, в чем идея этого интервью, какая роль России по отношению к Беларуси и проч-проч-проч.
Как она выглядит! Роскошная женщина, черт возьми: изящная, свободная, с богатой мимикой, свободно говорящая, смеющаяся, расслабленная. И вообще глядя на нее, понятно, что она — свободная женщина из свободной страны (возможно, у нас разные с ней ощущения страны, но это не отменяет факта, что Маргарита живет свободно, мыслит свободно, и ей всё комфортно).
Как она сидит! Откинувшись на диване и качая ногой. Пока мужчины сидят на краешке мебели, подавшись вперед. Вообще ощущение, что она режиссер всего действа меня не покидало. Она не задавала вопросы, она подкидывала настроение — и Лукашенко, и коллегам-журналистам.
В целом, это ровно то, что меня особенно потрясло сегодня — её реплики, фразы, слова, смех. Она не брала интервью, в отличие от остальных. И не давала его. Она царила.
Все эти люди пришли к ней на аудиенцию.
Какой потрясающий выбор цвета платья! (фасон тоже, но не будем уж совсем уходить в фэшн) Во-первых, вышло корпоративно (цвет телеканала), во-вторых, изящно: вторит флагу Лукашенко, в-третьих, отлично смотрелось на экране.
- Словом, мое мнение — пусть Лукашенко думает, что он объяснил свою позицию и поговорил
- — с воображаемым Путиным, — с воображаемым народом Беларуси и России,
- — а также с воображаемым бизнесом разных стран (и еще с кем — подставьте свой вариант).
Но на самом деле, это «интервью» был настоящий бал Маргариты Симоньян. Её явление во всей полноте её силы.
И да, больше всего на свете меня восхищает наглость. Это потом я буду обсуждать, наглость эта во благо или зло, но сам факт вопиющей смелости говорить, вести себя, чувствовать себя вот так свободно — это пять баллов, конечно.
Проапдейчу.
Я не хотела писать текст, как в очередной раз обществу была нанесена очередная моральная травма. Очередной вопль не изменит ничего: ни в моей жизни, ни в жизни российского общества.
Мне было интересно посмотреть на эту историю (имя ей «Интервью Лукашенко российским журналистам») цинично, просто, с антропологическим интересом.
Ну как будто это всё — кино; условный «карточный домик».
И я в этом кино обнаружила новое лицо в российской политике — Маргариту Симоньян. О ней и написала. Потому что, на мой взгляд, на это очень стоит обратить внимание».
- Я было подумала, что это троллинг 90-го левела, но, судя по поднявшейся волне критики в адрес Ксении — нет.
- А вы говорите, не любит никто Марго – вот же они, почитатели.
То самое зелёное платье… и лабутены.
Водил меня Серёга на выставку Ван Гога. Там было тёлок много; и нервы, как канат. Но я не недотрога, дала понять с порога:
На выставке Ван Гога, я — главный экспонат!
(читать голосом Шнурова)
P.S. Поставила на главную фото красивой Марго.
Что это было?
Оставьте свой голос: 
Ксения Чудинова: «Выгорание – это история моральной травмы»
– Что ты думаешь, когда говорят про профессиональное выгорание у журналистов?
– Думаю, что проблему нельзя отрицать, и у нее есть понятная причина, очень простая, и других мыслей у меня нет: мне кажется, выгорание – это история моральной травмы журналиста, который работает со сложнейшими темами, на сложнейших сюжетах, в зонах чрезвычайных ситуаций.
И за этим должен следить руководитель, который отвечает за журналистов, но есть такие моральные травмы, которые никакой руководитель изменить не сможет. Поэтому дальше нужна обязательная работа журналиста с психологом, так как это – единственная возможность прожить травму, которую он получает в этих точках экстремума.
Но так как мы издание – все-таки в меньшей степени эксклюзивное, мы – издание про разброс общественного мнения, то нас эта история касается редко.
Впрочем, мои журналисты могут страдать от неправильно поставленной для журналиста задачи. Или, например, когда ему приходится подстраиваться, особенно в новых условиях, когда мы согласовываем интервью со спикером, когда журналист отправляет на согласование свой текст, а ему приходит совсем другой текст.
Я считаю, что это тоже моральная травма, которую получает человек, я ее так и понимаю, поэтому, когда такое происходит, со спикером, с пресс-службой всегда связываюсь я и объясняю, в чем смысл нашей работы, почему мы делаем именно так, а никак иначе.
Среди прочего мы выработали условный механизм, хотя и не знаю, насколько он адекватный. Я очень часто говорю спикерам: ладно, ОК, закон на вашей стороне, вы можете переписать все свои ответы. Но вопросы журналиста вы трогать не имеете права. Все вопросы, которые заданы, так и останутся.
Не хотите отвечать – пишите «Не буду отвечать на этот вопрос», но задан он будет.
Моральные травмы журналисты еще получают на спецпроектах, как ни странно. Тоже такое бывает. Все мы занимаемся какими-то специальными штуками, иногда со спонсорами, иногда придумываем слишком сложные задания, в которых журналист запутывается.
Это тоже моральная травма. Я стараюсь это профилактировать, смотреть за графиком работы, за точностью задач, которые мы ставим.
Времени не на все хватает, и мои ребятки тоже страдают, но если текст, сюжет становится более сложным, то стараюсь туда заползать.
– А что вам отвечают спикеры?
– Я за столько лет так хорошо научилась стоять на табуретке, что в целом они как-то научились прислушиваться, вне зависимости от положения человека. И это, честно говоря, хорошо. Также в случае, если человек настаивает на публикации текста в том виде, в котором он нам якобы согласовал, я совершенно нагло могу не поставить текст.
Извините, спасибо, поняли вашу точку зрения, очень интересно, до свидания. Зачем мучить себя и свою аудиторию? Ну, так бывает, ничего страшного, мы разойдемся друзьями, приходите в следующий раз, когда будете более открыты к нам и к нашему формату. И в целом это хорошо получается. Я не стесняюсь никому звонить.
Или, например, когда в сложных материалах кто-то очень упертый в рамках своей борьбы с каким-то условным злом начинает подтасовывать факты, писать гневные письма, не согласовывать собственные слова, я не чураюсь позвонить, объяснить, рассказать.
И это самая, пожалуй, неприятная, лавирующая штука, когда нужно человеку объяснить, что его компетенции нам важны и нужны, но его личная борьба, к сожалению, останется его личной борьбой, потому что на площадке издания нужно говорить об общественном интересе и о фактах.
– Ты воспринимаешь подобное общение со спикерами как травму для журналиста?
– Конечно. Человек испытывает чудовищный стресс, на него наезжают, над ним издеваются. Часто журналисту начинают говорить: да кто вы вообще, вы все мои слова переврали. Это газлайтинг как он есть. Я считаю, что нельзя это отрицать. И журналистам своим говорю: как только конфликт – все, лапы поднимайте, тащите меня. Не бойтесь! И валите прямо все на меня.
Когда начинается что-то ужасное, так им и пишите: наш главный редактор – такая сука, все зарубила, что делать, как быть, извините-извините. Это работает, особенно с юными, совсем молодыми журналистами. Они пользуются этой лазейкой, и я рада этому.
А те, кто постарше, поопытнее, поматерее, учатся справляться, как раз и на опыте таких разговоров учатся разговаривать со спикерами сами.
Ксения Чудинова в Radisson Collection Hotel, Moscow
«Все люди – особенные»
– Наверняка у тебя в профессиональной жизни были примеры, когда люди выгорали? Что с ними делать, как их мотивировать?
– Никак. Не сметь никого мотивировать! Обнять, поцеловать. Или, если надо, если редакция не может держать этого сотрудника или дать ему отпуск, то – расстаться.
Бывают истории, когда журналист получил такую травму на работе или так не справился с собой, что более нетрудоспособен для этого издания или в этом коллективе. Так случается.
Нужно расстаться так, чтобы ему было комфортно, объяснить, что ему нужно заняться тем-то и тем-то, что ваша дальнейшая работа невозможна. А мотивировать его, насиловать – за что?
Первое – нужно признать ошибку, извиниться перед ним за то, что произошло, сказать, что очень жаль, что так получилось, и предложить ему отпуск.
Никакой мотивации! Просто сказать: пожалуйста, сделай для меня доброе дело, закрой компьютер, возьми книжки, почитай, посмотри кино, не занимайся ничем. Я часто практикую возможность давать людям сутки-двое без объяснения причин. Надо? ОК.
Или к тебе приходят: «Я не могу работать с утра. Не могу, мне плохо, у меня не получается. Хочу работать с пяти вечера до двенадцати ночи». Пожалуйста! Пусть тебе будет хорошо.
Может быть, я не совсем права, может, отношусь к этому неверно, но я всегда говорю: «Сноб» – это не последнее место вашей работы, это – стартовая площадка. И если вы здесь умрете, то мне от этого легче и радостней не будет.
Я хочу, чтобы вы ушли отсюда с именем, с хорошей зарплатой, с хорошими компетенциями и нашли себе следующее место, в котором вам будет хорошо. Вот у моей коллеги сейчас истерика. Надо все бросить, пойти к ней. Нельзя ее бросить. А к кому она пойдет? Она живет одна.
И да, я знаю все обстоятельства их жизни: с кем они живут, снимают ли квартиры, есть ли у них дети. Это важно, потому что это – люди. Работаю я с людьми, а не с текстами или компетенциями. И в этом смысле я против мотивации.
– Сколько лет ты руководишь людьми?
– Мне кажется, с 2012 года. Даже, может, пораньше.
До того была школа, где я была классным руководителем, учителем, а потом я немножко была шефом над младшими корреспондентами; потом у меня был спецпроект с Ликой (Лика Кремер работала в «Снобе» в 2008-2016 гг.
, в том числе главным редактором Snob.ru — прим. ред.), подо мной были еще люди; а потом я была главредом «БГ»… Короче, подо мной всегда есть команда. Я с командой работаю, на них опираюсь.
– Ты была учительницей?
– Я – инклюзивный педагог. Поэтому я говорю: у нас инклюзивная редакция, у меня все особенные.
– То есть ты думаешь, что редакция ваша – очень особенная?
– Нет, я считаю, что все люди – особенные. И, честно говоря, ценю, когда передо мной по-настоящему особенный человек, человек with special needs, талантливый, клевый, мегакрутейший, но у него есть ряд ограничений – я готова купить его ряд ограничений и все его таланты. Для меня вообще не препятствие.
Почему я не требую верности ни от мужчин, ни от себя
Не самый распространенный взгляд на брак, но объясняющий, как защитить себя от боли…
Мой отец чудовищно изменял матери. Я была в курсе всех его романов, видела всех его женщин — и это было омерзительно.
Отчасти наши отношения спасало только то, что он продолжал невероятно, до дрожи любить мою мать — и это было видно в каждом движении, ежедневно. Я помню, как он, смеясь, еще рассказывал мне, что моя мать лучше всех.
Но для того, чтобы понять это, ему надо перепробовать других: ну, дескать, как иначе он поймет, что она лучше.
Когда я выросла, мне пришло в голову его спросить: думал ли он, что будет, если бы он нашел что-то поинтереснее? Думал ли он, как сложилось бы наше будущее? К тому моменту родители были уже в разводе, и папа, сидя за столом на кухне, хмуро молчал.
В тот момент я в очередной раз остро переживала измену. Мне очень хотелось понять, что движет мужчиной в тот момент, когда он решает посвятить часть своего внимания и времени какой-то малознакомой или даже знакомой девице. Что происходит? Что это за игра в сравнения? Ну я же точно лучше — интереснее, веселее.
Я помню, как папа внезапно сказал:
— Я виноват лишь в том, что не скрывал это. Я думал, что честность важнее всего. На самом деле важнее умение беречь друг друга и уважать чувства.
Прошло еще сколько-то лет, и мне стало понятно, что имел в виду папа. Это все сформулировалось в очень простые правила с объяснениями.
Каждая из нас находилась рядом с той, которую надо было утешать: «Какой козел! Как он мог! Куда делась чистота между нами! Я его брошу, и все тут». Некоторым из нас повезло находиться рядом с той, которая, стесняясь и переживая, делилась внезапно случившимся романом в самом разгаре отличного, совершенно ничем не замутненного брака. Или даже замутненного.
Несмотря на то, что психотерапевты, отвечая на вопрос, почему происходят измены, выделяют такие причины, как сексуальная неудовлетворенность партнером, финансовая нестабильность, ответ на грубость супруга, алкогольное опьянение (то есть просто веселая вечеринка), я абсолютно убеждена, что всегда в основе измены — да и брака тоже — лежит просто и красиво сформулированное Буниным объяснение, что «любовь похожа на солнечный удар».
Так получилось.
Потому что было грустно или весело, или интересно. Или что-то там еще.
И в этом смысле мы совершенно ничем не отличаемся от мужчин. Быть может, нас отчасти сдерживает лишь культурный паттерн, который был сформирован столетия назад: женская измена всегда порицалась больше, чем мужская. Оно понятно — никто не хотел передавать наследство и титул невесть откуда взявшемуся ребенку.
Но со своей изменой разобраться обычно легче, чем с изменой партнера. И именно поэтому я и говорю: чтобы не быть травмированной, чтобы жить легко и спокойно, не договаривайтесь о вечной любви и верности. Договаривайтесь об уважении.
Что это значит?
Среди миллиона чувств, которые испытывает человек, есть несколько совершенно бесполезных и отчасти разрушительных. Одно из них — ревность. Причина ее в неудовлетворенности собой, а не в желании чистоты и безграничной любви. Не жадность до любимого человека, а страх потери и сравнения себя с другими.
Требовать любви, если ты обуреваем чувством неуверенности, разумеется, можно и нужно. Но также стоит помнить, что хорошо бы сходить к психотерапевту, найти себя в профессии, в хобби, в каком-то деле, связанном исключительно с тобой, а не с другим человеком. Иначе рано или поздно наружу вылезет либо ревность, либо ужасная созависимость.
Первое и основное — договоритесь о доверии и об ответственности. Я доверяю тебе себя и свое здоровье. Я верю в то, что ты не принесешь мне болезни, я смогу спать в одной постели с моими детьми, я не буду чесаться, лечиться или принимать много лет препараты, останавливающие течение болезни. Что бы в твоей жизни ни случилось, ты используешь презерватив и помнишь обо мне.
Я никогда не узнаю, что у тебя есть роман с другим человеком. И ты никогда не узнаешь такого про меня. Ты не ходишь с ним в те места, куда ходим мы вместе. Ты не приводишь ее к нам домой, ты не тратишь на нее все деньги, а уж если хочешь потратить, то придумываешь сто тысяч схем, чтобы не ущемить меня.
Наш брак, наши отношения выше интрижек. Мы друг с другом не только из-за секса, но еще и потому, что у нас общие интересы, общий список жизненных приоритетов, потому что мы партнеры по жизни, которые друг друга поддерживают и любят. Мы вместе не только потому, что нам больше и поговорить-то не с кем, а потому что растем в наших отношениях.
И это означает, что со мной нельзя обсуждать свои влюбленности и романы. Никогда. Даже если что-то случилось или я случайно заметила (а ты же будешь очень осторожен), отрицай до последнего.
Это также означает, что я верю только тебе, а не «друзьям» или «доброжелателям», которые могут мне что-то рассказать из чувства сердобольности или ложного представления о порядочности. Любой, кто расскажет мне о том, что у тебя есть другая, будет вычеркнут из моей жизни навсегда.
Просто потому, что такой «друг» не принесет мне больше ничего — ни новых разговоров, ни размышлений, ни новых чувств, — я всегда буду помнить этот наш мучительный разговор, в котором мне было стыдно и больно. И я всегда буду помнить, что этот «друг» думает о моей жизни, а не о своей. Мне такие «друзья» неинтересны.
Уважай мои чувства, мои привычки, мой дом, мою постель, мое тело, моих детей.
Я никогда не буду следить за тобой. Не буду читать твой телефон, копаться в твоих сумках, в твоих карманах. Причины три.
Первое. Я уважаю себя.
Второе. Я уважаю тебя и никогда не опущусь до унизительных проверок.
Третье. У меня слишком много дел и у меня суперинтересная жизнь во всех смыслах этого слова. Чужие интрижки меня не интересуют. А вот мои собственные — да.
Мы встретились потому, что нам интересно друг с другом. Мы равные партнеры. И даже если мы расстанемся, я никогда не забуду, за что я тебя полюбила. Я буду помнить все счастливое время с тобой и буду отзываться о тебе с максимальным уважением.
Мы не всегда будем любить друг друга, мы будем раздражаться, беситься, притираться, выяснять отношения. У нас будут периоды, когда секс будет ужасен, разговоры утомительны, дети отвратительны, кино скучное.
Это все течение жизни, закономерное и понятное. Мы будем стараться это преодолеть, находить интересное друг в друге, поддерживать в начинаниях, утешать в разочарованиях.
Мы равноценные партнеры, и это самое важное.
Пусть это не самая распространенная точка зрения на брак. Но и мы живем совсем в другое время, чем наши родители или бабушки и дедушки. Давай же насладимся им по полной, потому что это наша, а не чья-нибудь еще жизнь.
Ксения Чудинова
Колонка одной мамы о том, почему она решила не растить из своей дочери «хорошую девочку»
Несмотря на то, что сейчас стали все чаще говорить о вреде гендерных стереотипов, многие родители до сих пор продолжают воспитывать своих детей по определенным стандартам: мальчикам можно быть шумными, буйными и драться, а девочки должны быть аккуратными, тихими и послушными.
Коллаж НЭН
Из этого произрастает множество проблем: например, вырастая, мужчины чаще склонны проявлять насилие и оправдывать его, а женщины чаще становятся жертвами этого самого насилия, потому что боятся стать «плохими» и сказать «нет». Колумнистка портала Scary Mommy Кэти Палумбо рассказала о том, как она растила из дочери «хорошую девочку», а потом поняла, что делать этого не стоит никому. Перевели для вас ее колонку с сокращениями.
«Она так хорошо себя ведет!», — восхищались другие матери в офисе, когда мне требовался лишь один взгляд и едва заметный кивок, чтобы дать моей дочери понять, что ей не надо трогать дорогой компьютер. «Я почти забыла, что она здесь!», — восклицали они после того, как я поблагодарила их за то, что они присмотрела за дочкой, пока я была на встрече.
Когда моей дочери исполнилось два, я пару раз приводила ее на работу, когда ее было не с кем оставить. Я тогда была очень благодарна, что у меня есть парочка коллег, у которых тоже есть дети, и понимающий начальник, который разрешал мне это делать. А еще у меня был ангельский ребенок, который крайне редко доставлял кому-то неудобства.
Поймите меня, пожалуйста: я не хвастаюсь.
Когда я думаю о нашем родительском стиле, я понимаю, что мы с мужем не делали ничего особенного для того, чтобы вырастить спокойного и послушного ребенка. Тогда мне казалось, что мы просто образцовые родители, которые установили «правильные» границы и говорят только «правильные» вещи. Мы с раздражающим постоянством хвалили себя за то, что вырастили такую хорошую девочку. Фу.
Наблюдая за тем, как она растет, мы постепенно все больше и больше сомневались в том, что заложили правильный фундамент.
Когда наша дочь была тоддлером, вместо обещанных кошмаров, о которых я слышала от подруг и незнакомцев в интернете, я могла по пальцам одной руки сосчитать случаи, когда наша дочь устраивала скандалы или капризничала.
В то же самое время нам нередко приходилось успокаивать ее, когда она рыдала из-за того, что дети сильно младше нее забрали ее игрушки, или из-за того, что на дне рождения она не получила ни одной конфеты, выпавшей из пиньяты.
Она слишком старательно ждала своей очереди и пыталась со всеми делиться, в то время как остальные дети свободно бегали под сахарным дождем.
Я поняла, что отсутствие скандалов и боль, которая возникала из-за того, что она пыталась угодить всем вокруг себя, связаны между собой.
Ей как раз было около двух-трех лет, когда мы с мужем решили, что быть «хорошей девочкой» не столько полезно для ее развития, сколько благоприятно для нашей семейной жизни. Так мы стали поддерживать ее «дикое поведение».
Давайте я немного объясню: моя дочь была спокойной с рождения. Она была доброй. Она была спокойной. С самых ранних лет ей нравилось играть самой, в своем маленьком мире.
Как и ее мама, она стремительно реагировала на позитивное подкрепление, так что ей было несложно слушаться взрослых, когда они обращались к ней с похвалой. В этом нет ничего плохого, и мы совершенно не хотели ее переделывать.
Но мы с мужем поняли, что на протяжении всей ее маленькой жизни мы доказывали ей что ее цель — это быть «хорошей девочкой», и теперь нам надо доказать ей обратное.
Но погодите-ка….Вы спрашиваете, что не так с тем, чтобы быть хорошей девочкой?
С чего бы начать?!
Хорошие девочки часто вырастают в женщин, которых видно, но не слышно.
Хорошие девочки всю свою жизнь следуют правилам только для того, чтобы потом их застали врасплох страдания, потери и потрясения. Вы можете сколько угодно жить по правилам, но это никак не обеспечит вам ту жизнь, которую вы заслуживаете.
Хорошие девочки ставят потребности других людей выше собственных до тех пор, пока они окончательно не забывают, чего они вообще сами хотят.
Я все это знаю, потому что меня саму растили хорошей девочкой. Моя «хорошесть» была удобной для моих родителей и других взрослых, когда я была ребенком, а похвалы и восхищение, которое я получала за то, что была «хорошей», были моим наркотиком.
Моя «хорошесть» позволяла мне чувствовать себя в безопасности: я думала, что если я всегда буду следовать правилам, я буду счастливой. Из-за своей «хорошести» я оказалась совершенно растерянной и разбитой когда, в возрасте 33 лет я потеряла обоих родителей — я чувствовала себя обманутой и разочарованной.
Я ведь все делала «правильно»! Почему это случилось со мной?
- Мы публиковали целую Энциклопедию для девочек и их родителей (там как раз есть статья о том, что безобразничать и пачкаться могут все, а не только мальчики, и еще много полезного).
Когда вам достается тихий и спокойный ребенок, воспитать из него «хорошего мальчика» или «хорошую девочку» совсем не сложно. Нам с мужем пришлось хорошенько постараться, чтобы переступить через то, что было в нас заложено, чтобы создать для своей дочери безопасное пространство, где она может быть собой.
Быть непослушной.
Мы начали с малого, но продолжили по мере ее взросления. Сперва мы научили ее языку, который она может использовать на детской площадке, вместо того, чтобы уступать всем и каждому («НЕТ!», «Мне не нравится!», «Хватит!»).
Мы разрешили ей кричать, бегать, прыгать и беситься, и стали поддерживать ее в этом. Мы никогда не запрещали ей этого делать, однако мы часто хвалили ее, когда она вела себя тихо и спокойно, и не хвалили, когда она разыгрывалась.
Мы перестали мгновенно вмешиваться в ситуацию, когда она вела себя «не так»: трогала то, чего нельзя трогать, или не хотела делиться.
Как только она избавилась от страха того, что ее поведение будут сразу же исправлять, она расцвела. Мы до сих пор проводим с ней беседы, если она бывает чересчур груба или объясняем ей причины определенных реакций, но мы больше не позволяем взрослым управлять ее поведением. Мы наконец-то разрешили ей занять ее место в пространстве.
Это превратилось в умение постоять за себя и критически подходить к установленным правилам, вместо того, чтобы слепо им следовать. Она впервые смогла положиться на себя, и наша задача здесь заключалась скорее в том, чтобы дать ей инструменты, необходимые для самостоятельного решения проблем, а не вручать ей готовые ответы.
Сейчас она выросла в умную и уверенную в себе семилетку. Да, она до сих пор чаще ведет себя тихо и спокойно, а не беспорядочно и беззаботно, но она явно изменилась. …
Каждый раз, когда дочь проверяет наши границы, мне сложно найти баланс между радостью за ее протест, недовольством и своей ролью путеводного огня, который помогает ей разобраться в этом мире. Потому что на самом деле это именно то, что делает непослушный ребенок внутри каждого из нас: просто пытается во всем разобраться.
У меня есть друзья, которые говорят, что их дети с самого начала были непослушными. Я видела, как они страдают, и как устают в конце каждого дня. Они рассказывали мне о том, как неловко и утомительно каждый раз извиняться за своих детей на площадках, в ресторанах или на вечеринках.
А еще я вижу, как они гордятся своими уверенными в себе малышами. Я вижу, как свобода нарушать правила дарит их детям бесценные уроки, которые помогут им вырасти в уверенных в себе взрослых.
Я хочу сказать всем мамам непослушных детей, что вы являетесь моим примером. Я наблюдаю за вами, учусь у вас и продолжаю растить своего ребенка непослушным. Я вижу неистовую свободу, которую вы воспитываете. Я вижу, как вы иногда жертвуете тишиной ради развития ваших детей….
Когда я думаю о прошлом, я понимаю, что мне не стоило так увлекаться возможностью вырастить «хорошую девочку». Сейчас я просто хочу вырастить свою дочь и поддержать ее желание занимать столько места в мире, сколько она может.
Почитать еще:
- Запретить какать, когда мама села поесть и еще два десятка поправок в родительство от читателей НЭН
- 8 самых важных вопросов о развитии эмоционального интеллекта у детей
- Ученые подсчитали, сколько сложных решений приходится принимать родителям в первый год жизни ребенка (оказалось, что очень много)
«Я даже не могу передать, что он начал творить там» Главред «Сноба» Ксения Чудинова — о погроме в редакции и особом внимании полиции к делу Ивана Голунова
Данное сообщение (материал) создано и (или) распространено иностранным средством массовой информации, выполняющим функции иностранного агента, и (или) российским юридическим лицом, выполняющим функции иностранного агента.
В ночь с 9 на 10 июня в редакцию издания «Сноб» проник неизвестный, он сломал компьютеры, а потом спустился на этаж ниже и разгромил офис другой компании в этом же офисном здании. «Медуза» поговорила с главным редактором «Сноба» Ксенией Чудиновой о погроме в редакции и о том, как это нападение может быть связано с Иваном Голуновым.
— Как вы узнали о погроме в редакции?
— В девять утра я получила сообщение от нашего администратора: «Ребята, по техническим причинам сегодня офис до двух часов не работает». Я была уверена, что у нас прорвало туалет или какая-нибудь очередная противопожарная тревога.
Но у нас была запланирована летучка по поводу Вани [Голунова], и я попросила нас на время приютить и собрала всех журналистов там. Когда пришло время приходить в офис, я позвонила администратору, и она сказала мне, что на нас было совершено нападение.
Я еще сказала ей: «Как нападение? А мы про это даже не пишем, это же новость номер один».
— Почему она сразу не сказала про нападение?
— Там возникла какая-то путаница: почему-то все сразу решили, что злоумышленник пришел не к нам, а к ребятам из , которые сидят этажом ниже. Но когда стали смотреть видео с камер наблюдения, поняли, что это не так.
Я тут же опубликовала в журналистском чате в телеграме сообщение с просьбой помочь техникой, потому что мы хотим работать, делать материалы, а у нас нет компьютеров.
Первыми отозвались коллеги с телеканала «Дождь», потом позвонила [главный редактор телеканала RT] Марго Симоньян, потом из «Эха Москвы». И ребята поехали работать в офис «Дождя».
— Что на кадрах с камеры видеонаблюдения?
— На них видно, что человек целенаправленно шел к нам. Около 0:20 он поднялся на самый последний этаж и зашел в наш офис, выломав дверь. Сработала сигнализация, к нам даже приехали сотрудники [охранного предприятия] «Цезарь-Сателлита», но увидели, что дверь закрыта, в помещении тихо, и уехали.
- — А выломанная дверь их не смутила?
- — Она у нас на магнитном замке — он ее выдрал, а потом она снова захлопнулась.
- — То есть ключа у него не было?
— Нет. Он сделал это собственными руками.
— Он здоровый, что ли?
— Нет. Судя по видео, это худощавый мужик с бородой и с офигенно красивой геометрической татуировкой на руке — это единственное, что у него есть красивое. Если бы я увидела такую татуировку у человека на улице, я бы точно запомнила. Но этого человека я видела в первый раз в жизни. Бородатый, смешной парень, пьяненький.
- — Но ведь по татуировке его можно будет опознать.
- — Я сама не понимаю, почему он ее не спрятал.
- — Он что-то кричал?
- — На видео мы ничего не можем услышать.
- — Что он делал внутри?
— Он зашел в мой кабинет, вытащил мой моноблок, разгромил все в кабинете, а потом спустился вниз к коллегам из «Департамента» — и я вам даже не могу передать, что он начал творить там.
Моноблоком он расхерачивал компьютеры, потом оторвал двери, выломал стеклянные перегородки, разбил бронированное стекло между этажами — сейчас тут все в стекле, все в аду, все в какой-то катастрофе. В какой-то момент он взял стул и начал им мочить вещи.
А потом взял мой моноблок, забрал еще один маленький ноутбук и вышел на улицу, нажав на кнопку выхода. Ноут он подарил каким-то девчонкам на улице, а моноблок выкинул — охранники «Красного Октября» потом принесли нам его обратно.
- — Откуда вы знаете про ноутбук?
- — На кадрах уличной камеры видеонаблюдения видно, как он отдает его им в руки.
- — Он производит впечатление нормального человека?
— На видео он выглядит крайне неадекватным, как говорит моя мама: «Господи, да он же в хлам». Очень жалко довольно дорогую технику.
— Что сказали следователи?
— К нам приехали криминалисты из следственного управления, все здесь обработали и передали дело в окружное управление. Я уже пообщалась и со следователем, и с полицией, и с начальником угрозыска, ответила на все их вопросы. Больше всего их интересовало наше сотрудничество с Иваном Голуновым, а также то, поступали ли мне угрозы.
— А они поступали?
— Уже семь лет у нас на сайте указан мой мобильный телефон — поэтому, когда начинается какая-то волна, мне все время звонят и говорят что-то вроде: «Удоли». Это «удоли» я слышу регулярно, в течение большого количества времени.
В последние две недели, врать не буду, звонков не было. Сейчас мне не приходит в голову конкретный текст, который мог кого-то задеть.
Я очень рассчитываю, что это какая-то ошибка, но оперативники считают, что офисы редакции громят не каждый день, они поставили это дело на особый контроль.
— Вы сами этот погром связываете с делом Ивана Голунова?
— Ваня работал с нами больше как продюсер и консультант. Из опубликованного под его именем у нас есть на сайте только один блок. Про ВИЧ и ужас, который творится с ВИЧ-инфицированными в России.
Он работал с [телеведущей Ксенией] Собчак и [публицистом, директором фонда «СПИД.
Центр» Антоном] Красовским, работал с нами на больших расследованиях, направлял и давал нам советы, но с внешней стороны очень сложно понять, работали мы с ним или нет.
— Из офиса вообще что-то пропало?
— Это мой главный вопрос. Я хочу сделать опись, чтобы разобраться. Мы знаем, что он [нападавший] вышел с двумя компьютерами, но прихватил ли он что-то еще, выкинул ли он что-то, пока непонятно.
— Какой примерно ущерб?
— По нашей прикидке — почти полмиллиона рублей, для нас это большие деньги, ведь мы совсем крошки. Я в ужасе от этой суммы и не понимаю, откуда мы будем ее брать.
Но так как все сейчас предлагают нам помощь, может быть, мы опубликуем реквизиты, соберем деньги и быстро все починим. Слава богу, никто из нас ничего не хранит на компах, у нас все в «облаках».
Никакие данные мы не потеряли, ни один пароль не взломан.
— Вы будете предпринимать сейчас какие-то особенные меры безопасности?
— Если честно, я в этом довольно плохо разбираюсь. Я человек, который жил на Крайнем Севере с открытой дверью, как говорил мой папа: «Если кто-то зашел к тебе в дом, значит, ему нужна помощь». Эту мысль я транслирую и в работе с редакцией. Если человек дошел, значит, ему нужна помощь. Жалко, что дошел такой человек. Мне невыносимо от этой мысли. Что за помощь ему понадобилась, я не знаю.
— С какими словами от вас уехали оперативники?
— Сказали, что это дело для них приоритетное. К нам приехал генерал [МВД, начальник УВД по Центральному административному округу Москвы Игорь] Зиновьев, очень внимательный взрослый человек, и сказал, что наше дело на особом контроле — в редакции люди вот так не заходят.
Он вообще проявлял максимальное сочувствие, в том числе и по поводу преследования Голунова, он дал понять, что в курсе происходящего, что понимает, в каком состоянии СМИ, понимает, что сейчас исторический момент большой летучки всех медиа, и ему кажется, что это сигнал, и он об этом прямо мне сказал.
— Как вы вообще теперь себя чувствуете?
— Я очень хочу, чтобы все мои ребята вернулись обратно в редакцию, весь день я чувствую себя очень одиноко, еще чуть-чуть — и я начну рыдать.
Ксения Чудинова покидает пост главного редактора проекта «Сноб» |
«Люди очень соскучились по искренности». Борис Барабанов поговорил с группой «Привет»
Самозванец в Малибу. Борис Барабанов составил гид по первому альбому кавер-версий Дэйва Гаана Imposter
Мягкое смятение. Борис Барабанов о новом альбоме Herbert — Musca
Непреходящее прошлое. Борис Барабанов о 15-м альбоме Duran Duran
НИИ новой жизни. Борис Барабанов поговорил с основателем «Газгольдера» Евгением Антимонием
Возвращение бойца. Борис Барабанов нашел кавказский след в новой песне LP и Иманбека Fighter
«Мы пытаемся не довести себя до истерики». Борис Барабанов поговорил с Евгением Федоровым — лидером группы Tequilajazzz
Эпоха без деталей. Борис Барабанов о московском альтернативном роке в фильме «То, что было реальным»
Магия вторника. Борис Барабанов о сентябре 1991 года, который изменил музыку
Совокупность орбит. Борис Барабанов о книге «Не надо стесняться»
Леший на дискотеке. Борис Барабанов о группе «Залпом»
Черный на все времена. Борис Барабанов о переизданном альбоме группы Metallica
Париж — Техас. Борис Барабанов о том, кто объединил The Cure и Дэвида Линча в одном альбоме
Путешествие в цифре. Борис Барабанов о воссоединении ABBA
Люди цеце. Борис Барабанов об участниках Moscow Music Week с самыми экстравагантными названиями
Новые легкие Италии. Борис Барабанов о том, как группа Måneskin вдруг стала всем нужна
Золотое сияние исходников. Борис Барабанов поговорил с Кристианом Леффлером о танцах в филармонии
В сердце звука. Борис Барабанов о прогрессе в музыке, каким его показали в сериале «Искусство звука с Марком Ронсоном»
Байопик под спагетти. Борис Барабанов об Италии Лучо Далла в новом фильме Пьетро Марчелло
Как мы выжили этим летом. Борис Барабанов о новом EP Земфиры
Карманный революционер. Борис Барабанов поговорил с Николаем Комягиным из Shortparis
Дыхательные упражнения. Борис Барабанов о том, почему успех группы Inhaler вызывает столько вопросов
Голос разума в глубинной Америке. Борис Барабанов исследует миры нового альбома Джона Гранта
Ночь накануне жизни. Борис Барабанов посмотрел фильм о фанатах The Smiths
Человек из Южного полушария. Борис Барабанов о документальном фильме про Диму Монатика
Присяга Линдеманна. Борис Барабанов о новом фильме фронтмена Rammstein
Mumford & Sons на острие атаки. Борис Барабанов о скандале в самой популярной фолк-группе мира
Стыдно слушать, но оторваться невозможно. Борис Барабанов о проекте Сергея Шнурова «Зоя»
Истории для своих. Борис Барабанов о том, кто есть кто в фильме «Культовые тусовщики» Ника Морана
«Верните мне мою толпу!» Борис Барабанов поговорил с Лораном Гарнье
Загрузка...
